Из дневника Императора:
10-го февраля (23 февраля по новому стилю). Пятница
"В 10 ч. у меня был кн. Голицын. Погулял. Принял пять генералов и затем Войновского-Кригера. Завтракал и обедал Линевич (деж.).
В 2 часа приехал Сандро и имел при мне в спальне долгий разговор с Аликс. Гулял с Марией; у Ольги заболело ухо. До чая принял Родзянко. Миша пил чай. Затем принял Щегловитова. Вечером занимался до 11 час."
Министр путей сообщения Эдуард Брониславович Кригер-Войновский и председатель Совета министров князь Николай Дмитриевич Голицын.
Государь постоянно требовал от главы правительства князя Голицына навести порядок на транспорте и обеспечить подвоз продуктов к обеим столицам. О предпринятых мерах ему докладывал министр путей сообщения Эдуард Брониславович Кригер-Войновский, знающий и высокообразованный инженер-путеец.
Среди наиболее существенных мероприятий в путейском ведомстве, проведённых Кригер-Войновским, это углубление связи Министерства путей сообщения и Ставки Верховного главнокомандующего. 21 января 1917 года Николай II утвердил «Положение об управлении путями сообщения театра военных действий».
Кроме того, было решено, на две недели, с 1-го по 14-е февраля, сократить движение поездов на некоторых тыловых дорогах, прилегающих к Донецкому бассейну, "дабы за это время снабдить дороги углем и исправить паровозы, нуждающиеся в серьезном ремонте". Сокращением пассажирского сообщения министерство надеется усилить товарное движение по Николаевской дороге. С 1-го по 14-е февраля будет усилен подвоз продовольственных продуктов к обоим столицам.
Замысел был смелым до дерзости и в высшей степени разумным.
..................................................................................................................
Государь до обеда принял пять генералов... К большому огорчению Царь хорошо знал недостатки наших генералов, всегда сдержанный, тактичный, он иногда позволял вырваться эмоциям в письмах жене, так в письме от 22 июня 1916 года даёт волю чувствам: "У Барановичей атака развивается медленно - по той старой причине, что многие из наших командующих генералов - глупые идиоты, которые даже после двух лет войны не могут научиться первой и наипростейшей азбуке военного искусства".
Сейчас уже не помню, кто именно написал в мемуарах о той войне, что русская рота всегда превосходит германскую, батальоны равны, а уже на уровне полка мы проигрывали немцам. Увы, недаром германская армия считалась лучшей в мире! И во многом благодаря своему генералитету.
А как обстоят дела у союзников? У. Черчиль пишет жене: "Нашу армию нельзя сравнить с их (германской) армией, и, конечно же, их штаб прошёл подготовку посредством успешных экспериментов. Мы - дети в этой игре по сравнению с ними". (Из книги П.В. Мультатули "Господь да благословит решение моё...")
..................................................................................................................
Снимок сделан в Гатчине в 1897 году, как они счастливы, два друга - Царь Николай и Вел. Князь Александр со своими жёнами: Александрой и Ксенией. Между ними, желая как бы охватить своих самых близких людей и весь такой замечательный мир, Вел. княжна Ольга Александровна. Ровно через двадцать лет жизнь их расшвыряет. Полноте, а не они сами...
Предоставим слово шефу авиации Великому князю Александру Михайловичу (Сандро):
"Я получил наконец приглашение от Аликс на завтрак в Царское Село. О, эти завтраки! Казалось, что половина лет моей жизни была потеряна на завтраках в Царском Селе!
Аликс была в кровати и обещала принять меня, как только я встану от стола. За столом нас было восьмеро: Ники, я, наследник, четыре дочери Государя и флигель-адьютант Линевич. Девушки были в форме сестёр милосердия и рассказывали о своей работе в госпиталях. Я не видел их с первых недель войны и нашёл их повзрослевшими и очень похорошевшими. Старшая, Ольга, была похожа характером на свою тётку и тёзку Великую Княгиню Ольгу Александровну. Вторая, Татьяна, была самой красивой в семье. Все они были в превосходном настроении и в полном неведении относительно политических событий. Они шутили со своим братом и расхваливали тётю Олю. Это было в последний раз, когда я сидел за столом в Царском Селе и видел царских детей. Мы пили кофе в лиловой гостиной. Ники направился в прилегающую спальню, чтобы сообщить о моём приходе Аликс.
Я вошёл бодро. Аликс лежала в постели в белом пеньюаре с кружевами. Её красивое лицо было серьёзно и не предсказывало ничего доброго. Я понял, что подвергнусь нападкам. Это меня огорчило. Ведь я собирался помочь, а не причинить вреда. Мне также не понравился вид Ники, сидевшего у широкой постели. В моём письме к Аликс я подчеркнул слова: "Я хочу Вас видеть совершенно одну, чтобы говорить с глазу на глаз". Было тяжело и неловко упрекать её в том, что она влечёт своего мужа в бездну в присутствии его самого.
Я поцеловал её руку, и её губы едва прикоснулись к моей щеке. Это было самое холодное приветствие, которым она когда-либо встречала меня с первого дня нашего знакомства в 1893 году. Я взял стул, придвинул его близко к кровати и сел против стены, покрытой бесчисленными иконами и освещённой голубыми и красными лампадами.
Я начал с того, что, показав на иконы, сказал, что буду говорить с Алекс как на духу. Я кратко обрисовал общее политическое положение, подчёркивая тот факт, что революционная пропаганда проникла в гущу населения и что вся клевета и сплетни принимались им за правду.
Она резко перебила меня:
- Это неправда! Народ по-прежнему предан царю. (Она повернулась к Ники.) Только предатели в Думе и петроградском обществе мои и его враги.
Я согласился, что она отчасти права.
- Нет ничего опаснее полуправды, Аликс, - сказал я, глядя ей прямо в лицо. - Нация верна царю, но нация негодует по поводу того влияния, которым пользовался Распутин. Никто лучше меня не знает, как вы любите Ники, но всё же я должен признать, что Ваше вмешательство в дела управления приносит вред престижу Ники и народному представлению о самодержце. В течение двадцати четырёх лет, Аликс, я был Вашим верным другом. Я и теперь Ваш верный друг, но на правах такого я хочу, чтобы Вы поняли, что все классы населения России настроены к Вашей политике враждебно. У Вас чудная семья. Почему же Вам не сосредоточить Ваши заботы на том, что даст вашей душе мир и гармонию? Предоставьте Вашему супругу государственные дела!
Она вспыхнула и взглянула на Ники. Он промолчал и продолжал курить.
Я продолжал. Я объяснил, что, каким бы я ни был врагом парламентарных форм правления в России, я убеждён, что если бы Государь в этот опаснейший момент образовал правительство, приемлемое для Государственной Думы, то этот поступок уменьшил бы ответственность Ники и облегчил Его задачу.
- Ради Бога, Аликс, пусть Ваши чувства раздражения против Государственной Думы не преобладают над здравым смыслом. Коренное изменение политики смягчило бы народный гнев. Не давайте этому гневу взорваться.
Она презрительно улыбнулась.
- Всё, что Вы говорите, смешно! Ники - самодержец! Как может он делить с кем бы то ни было свои божественные права?
- Вы ошибаетесь, Аликс. Ваш супруг перестал быть самодержцем 17 октября 1905 года. Надо было тогда думать о Его "божественных правах". Теперь это, увы, слишком поздно! Быть может, через два месяца в России не останется камня на камне, чтобы напоминать нам о самодержцах, сидевших на троне наших предков.
Она ответила как-то неопределённо и вдруг возвысила голос. Я последовал Её примеру. Мне казалось, что я должен изменить манеру говорить.
- Не забывайте, Аликс, что я молчал тридцать месяцев, - кричал я в страшном гневе. - Я не проронил в течение тридцати месяцев ни слова о том, что творилось в составе нашего правительства, или, вернее говоря, вашего правительства. Я вижу, что Вы готовы погибнуть вместе с Вашим мужем, но не забывайте о нас! Разве все мы должны страдать за Ваше слепое безрассудство? Вы не имеете права увлекать за собою ваших родственников в пропасть.
- Я отказываюсь продолжать этот спор, - холодно сказала она. - Вы преувеличиваете опасность. Когда Вы будете менее возбуждены, Вы сознаете, что я была права.
Я встал, поцеловал Её руку, не получив в ответ обычного поцелуя, и вышел. Больше я никогда не видел Аликс.
Проходя чрез лиловую гостиную, я видел флигель-адьютанта царя, который разговаривал с Ольгой и Татьяной. Его присутствие вблизи спальни царицы удивило меня. Фрейлина Государыни Вырубова, бывшая одною из главных поклонниц Распутина, говорит по этому поводу в своих мемуарах, что "царица боялась, как бы Великий князь Александр не вышел из себя и не решился на отчаянный шаг". Если это было так, значит, Аликс не отдавала отчёта в своих поступках, и это явилось бы объяснением её действий." (Великий князь Александр Михайлович "Воспоминания").
Царица Александра Фёдоровна.
И тоже событие описанное Анной Вырубовой:
"В это же время Великий Князь Александр Михайлович писал письмо за письмом, требуя свидания с Императрицей для личных объяснений. Писал он и Великой Княжне Ольге Николаевне о том же. Императрица сперва не хотела принять его, зная, что начнётся разговор о политике, Распутине и т.д. Кроме того она заболела. Так как Великий Князь настаивал на свидании, то Государыня приняла его лёжа в кровати. Государь хотел быть в той же комнате, чтобы в случае неприятного разговора не оставить её одну. Дежурным был в тот день флигель-адьютант Линевич. После завтрака он остался с Великой Княжной Татьяной Николаевной в кабинете Императрицы, в соседстве со спальней Государыни, во время приёма Их Величествами Великого Князя на тот случай, если бы ему понадобилось кинуться на помощь Государыне: так обострились отношения Великих Князей к Ея Величеству. Нового Великий Князь ничего не сказал, но потребовал увольнения Протопопова, ответственного министерства и устранения Государыни от управления государством. Государь отвечал, что пока немцы на русской земле, он никаких реформ проводить не будет. Великий Князь ушёл чернее тучи, и вместо того, чтобы уехать из дворца, отправился в большую библиотеку, потребовал себе перо и чернила, и сел писать письмо. Дежурный флигель-адьютант не покидал его. Великий Князь заметил ему, что он может уходить, на что последний возразил, что обязанность дежурного флигель-адьютанта оставаться при Великом Князе. Великий Князь писал долго. Окончив, он передал письмо на имя Великого Князя Михаила Александровича и отбыл."
(Из "Воспоминаний" Анны Вырубовой).
Извините, очень длинные цитаты, но они нужны, чтобы понять, что происходит с самым близким другом царя в семье Романовых, да ещё женатому на его родной сестре. Александр Михайлович срывается, почти не владеет собой, он испуган, боится что приближающиеся грозные события, как в воронку засосут и его. Боится, что будет нарушено его благополучие и даже есть реальная опасность жизни его и его близких. Он в этот момент не думает о победе в войне, о Родине, о судьбе Царя и его семьи. Если он не добьётся уступок от Царя, то ради своего спасения, он будет с заговорщиками!
Его советы царю мне напоминают ситуацию, когда в тёмной подворотне пацаны просят закурить. Можно дать сигарету, но не поможет!
...................................................................................................................
Государь принял председателя Государственной Думы Родзянко.
« 10 февраля во время последней аудиенции председатель Думы был встречен холодно; Царь нетерпеливо прерывал его доклад, а на повторные подтверждения об угрожающем положении в стране и о возможности революции ответил коротко: «Мои сведения противоположны, а если Дума позволит себе такие же резкие выступления, как прошлый раз, то будет распущена». (П. Милюков «Россия на переломе»).
Выходя из кабинета Государя, «скороход, принимая от него портфель, чтобы донести таковой до экипажа, сообщает о проведённом на докладе времени.
- Теперь это лишнее. Теперь всё равно, всё кончено…, - заметил с горечью Родзянко.»
(Воспоминания Татьяны Мельник, в девичестве Боткина).
Отредактировано Уланович (02-04-2017 16:51:30)
