Степан Никитич Бегичев, 1790-1859, принадлежал к древнему роду, происходившему от выходца из Золотой Орды. Бегичевы в 1788 году были записаны в IV часть дворянской книги по Калужской губернии, но в 1838 году, по прошению С.Н. Бегичева, он с семейством был переписан в VI часть родословной книги Московской губернии.
    В 1795 г. Бегичев был записан в Пажеский корпус, 2 августа 1802 г. произведен в корнеты в Александрийский гусарский полк, а 21 августа того же года переведен прапорщиком в Олонецкий мушкетерский полк. В 1803 году, 21 сентября  был уволен от службы за болезнью.
    Будучи в отставке, в 1807 году Бегичев поступил в "набранный из Тульской милиции баталион стрелков".
     В 1813 г., 13 января, он был вновь принят на службу корнетом, с назначением адъютантом к генералу от кавалерии А. С. Кологривову, своему родственнику, а 21 мая 1813 года переведен в Кавалергардский полк с оставлением в прежней должности; в 1814 г. произведен в поручики. 26 января 1817 г. отчислен во фронт и 13 марта 1818 г. произведен в штабс-ротмистры. Бегичев находился в гвардейском отряде, посланном в 1817 году в Москву, где исполнял должность адьютанта кавалерийской бригады гвардейского отряда; 13 марта 1819 года произведён в ротмистры; 9 июля 1819 года переведен в Тираспольский конно-егерский полк подполковником, а 15 сентября 1823 г. уволен от службы за болезнью полковником.
    Частная жизнь более, чем военная служба, соответствовала спокойному, чуждому честолюбия характеру Степана Бегичева, за который А. С. Грибоедов шутливо титуловал его "ваше флегмородие". Из писем Грибоедова к Бегичеву видно, что этот последний задолго до выхода в отставку тяготился службою в гвардии, своими отношениями к каким-то "казарменным готтентотам" и генералам, у которых "подбородок не опушился". Брак Бегичева (29 апр. 1823 г.) с весьма богатой Анной Ивановной Барышниковой обеспечившей ему, имевшему до того времени лишь 175 душ, независимое от служебной карьеры положение, и, выйдя через полгода после женитьбы в отставку, он только исполнил свое давнее желание.
    Дом Бегичева в Москве являлся средоточием избранного общества, состоявшего из видных представителей современной литературы и искусства: в 20-х годах постоянными посетителями его дома были князь В. Одоевский, Д. В. Давыдов и Б. Кюхельбекер; А. Н. Верстовский певал там свои романсы под аккомпанемент Грибоедова. Тонкие гастрономические обеды и изысканный погреб Бегичева славились на всю Москву.
    Бегичев был членом "Союза благоденствия". Вероятно, был принят в союз Никитою Муравьевым в 1817 г., во время нахождения гвардейского отряда в Москве.
     При допросе в Следственном комитете Ивашёв показал, что был принят в тайное общество "ротмистром" Бегичевым. 5 марта 1826 года Комитнт потребовал от Ивашёва пояснения: "Где имеет ныне местоприбывание помянутый Бегичев? В службе ли он или в отставке, в каком чине? Равно в каких сношениях с кем из членов находился и какое принимал участие в делах общества?" Ивашёв дал следующее показание: "Ротмистр Бегичев, в Кавалергардском полку тогда служивший, вскоре после того, как принял меня в общество (разрушенное в 1821.), перешёл в конно-егерский полк, кажется Дерптский (на самом деле - Тираспольский). В 1823 или 1824 году я видел его в Москве, он был уже в отставке, полагаю, полковником, и, сколько мог я из слов его заключить, не принадлежал уже обществу. Он жил тогда, т.-е. в Москве, в доме тестя своего Барышникова. Вот что известно мне о сношениях его с членами тайного общества: для принятия меня в оное он достал мне прочесть 1-ю часть Устава или правил сего общества, от кого же - не знаю. Помнится мне, что я видел у него Оленина, офицера, принадлежащаго Гвардейскому Штабу Его Величества (офицер Свиты Его Императорского Величества по квартирмейстерской части, состоявший при Гвардейском корпусе), и я познакомлен был с ним, как с членом общества. Ещё раз подвёл он меня познакомиться со свитским офицером, имя которого забыл тогда же, но лицо его осталось мне довольно памятно, и несколько лет после того признал в нём Никиту Муравьёва. Так как есть два брата Бегичевых (то), чтобы обозначить того, о котором здесь говорю, я прибавлю ещё, что имя его Степан. Другого же брата его я не знаю".
     18 марта 1826 г. некоторые из заговорщиков были запрошены следственным комитетом о том: "Когда, где и кем принят в тайное общество Бегичев? В каких сношениях с кем из членов находился и какое принимал участие в действиях общества? Оставался ли он в обществе после уничтожения оного в 1821 г. и где теперь находится?"
    Никита Муравьев показал, что "Бегичев находился весьма малое время в "Союзе благоденствия"... он никогда никакого участия в делах общества не принимал и вышел из оного гораздо прежде разрушения оного. Сколько мне известно, он в отставке и живет в деревне в Московской губернии".
     Сергей Муравьев-Апостол - что "был Бегичев один в обществе, который, однако ж, мне не был знаком, и не знаю, кем он принят был..." 
    Пестель: "Я слышал от адъютанта Ивашева, что Бегичев был член общества до 1821 г. Более же никаких подробностей о нем ни от кого никогда не слыхал и сам его никогда не видал...".
    Бурцов: "Бегичева я, служа в гвардии, лично не знал и даже в лицо никогда не видал. Помню только, что при самом начале существования общества о нем говорили как о человеке, способном быть приняту, и кажется мне, что это слышал я от Никиты Муравьева. Но был ли он действительно принят... не знаю. Во всяком случае действия его по обществу не могли быть значительными, ибо с 1819 года до сего дня я о нём ни слова ни от кого не слыхал... Если Бегичев был принят в общество, то, конечно, упомянутым Муравьёвым, ибо знаю, что с ним он был знаком".
    Остальные спрошенные (кн. Трубецкой, Митьков, Нарышкин, Якушкин и Матвей Муравьев-Апостол) ответили, что им Бегичев совершенно неизвестен.
   24 марта комитет постановил: "Отставного ротмистра Бегичева внести в список 42-х отставших членов "Союза благоденствия", кои оставлены без внимания".
    Личность С. Н. Бегичева возбуждает особый интерес благодаря его тесной дружбе с А. С. Грибоедовым и тому влиянию, какое он имел на творца "Горя от ума". Дружба с Грибоедовым завязалась в 1813-1815 гг., в то время, когда Грибоедов служил в Иркутском гусарском полку, состоявшем в команде А. С. Кологривова. Бегичев скоро приобрел благотворное влияние на юного гусара, только что вышедшего из-под суровой материнской опеки; дружба с Бегичевым спасла Грибоедова от многих увлечений и постепенно направила его от рассеянной и пустой жизни к серьезным занятиям. "Ты, мой друг, - писал Грибоедов Бегичеву, - поселил в меня или, лучше сказать, развернул свойства, любовь к добру; я с тех пор только начал дорожить честностью и всем, что составляет истинную красоту души, как с тобою познакомился, и - ей-Богу! - когда с тобою несколько побываю вместе, становлюсь нравственно лучше, добрее. Мать моя тебя должна благодарить, если ей сделаюсь хорошим сыном". Грибоедов глубоко уважал и сердечно любил Бегичева и, по собственному признанию, "себя совершенно поработил его нравственному превосходству". Письма Грибоедова к Бегичеву отличаются необыкновенной задушевностью: "милый", "бесценный", "друг сердечный", "бесценный друг", "душа, друг и брат" - таковы обычные обращения его к Бегичеву. "Тебя, мой милый, люблю с каждым годом и месяцем более и более", - писал он через 12 лет после начала их дружбы. Любовь к Бегичеву распространялась у Грибоедова и на всех близких к последнему людей. "Я враг крикливого пола, - писал он, - но две женщины не выходят у меня из головы: твоя жена и моя сестра; я не разлучаю их ни в воспоминаниях, ни в молитвах". С нежным участием осведомлялся Грибоедов о  жене Бегичева перед её первыми родами. Когда Грибоедов узнал о рождении старшей дочери Бегичева, по его признанию, первым движением его было "лететь к Бегичеву, поздравить его и обнять крепко-накрепко". Грибоедов сожалел о том, что он "не вместе" с Бегичевым, но в то же время считал "его приязнь и в отдаленности для себя благодеянием". У него он искал прибежища и от "пустоты душевной", и от часто нападавшей на него "тоски неизвестной". "Скажи мне что-нибудь в отраду", - писал он Бегичеву во время одного из приступов меланхолии. - "Ты меня старее, опытнее и умнее, - писал он в другом подобном случае, - сделай одолжение, подай совет, чем мне избавить себя от сумасшествия или пистолета, и я чувствую, что то или другое у меня впереди".
    Отношения Бегичева к Грибоедову вполне подтверждали мнение этого последнего, что Бегичев любил его тоже, "как только брат может любить брата". Не один раз, по-видимому, Бегичев оказывал дружескую помощь деньгами, без которой "корабль Грибоедова остался бы на мели". Бегичев берег и лелеял талант Грибоедова, всеми силами поощрял его к занятиям литературой, радовался его успехам на этом поприще и был до крайности ревнив к его славе, как писатель. "Вечно попрекаешь меня малодушием, - оправдывался Грибоедов перед своим другом, - не попрекнешь же впредь; право, нет, музам я не ленивый служитель". Когда в 1825 г. М. А. Дмитриев поместил в "Вестнике Европы" резкую статью о Грибоедове, Бегичев "с жаром вступился" за друга и написал опровержение, которое хотел напечатать. Только усиленные настояния Грибоедова отклонили его от этого намерения. "Я привык тебя уважать, - писал по этому поводу Грибоедов Бегичеву. - Это чувство к тебе вселяю в каждого нового моего знакомца; как же ты мог думать, что допущу тебя до личной и публичной схватки... и все это за человека, который бы хотел, чтобы все на тебя смотрели как на лицо высшего значения, неприкосновенное, друга, хранителя, которого я избрал себе с ранней молодости как отчасти по симпатии, так равно столько же по достоинству. Итак, плюнь... в одном только случае возьмись за перо в мою защиту, если я буду в отдалении или умру прежде тебя и кто-нибудь, мой ненавистник, вздумает чернить мою душу и поступки". Совместное житье с Бегичевым было особенно плодотворно для творчества Грибоедова: лето 1823 г. поэт провел в Тульском имении Бегичева, в с. Екатериновском; и здесь, в садовой беседке, написал третий и четвертый акты "Горя от ума".
    Авторитет Бегичева так высоко стоял в глазах Грибоедова, что тот, по свидетельству племянницы Бегичева Е. П. Соковниной, Грибоедов решился принять пост посланника в Тегеране только по настоянию своего друга. Бегичев был уверен, что при знании Грибоедовым восточных языков, при его знакомстве с нравами и обычаями персиян он мог оказать на этом посту большие услуги России. На пути в Персию, в Туле Грибоедов пробыл три дня у Бегичева и был очень мрачен. Бегичев заметил ему это, и Грибоедов, взяв его за руку, сказал с глубокой горестью: "Прощай, брат Степан! Вряд ли мы с тобой увидимся!.." "К чему эти мысли? - возразил Бегичев. - Ты бывал и в сражениях, но Бог тебя миловал". "Я знаю персиян, - отвечал Грибоедов. - Аллаяр хан мой личный враг, он меня уходит! Не подарит он мне заключенного с персиянами мира!"
    Известие об убийстве Грибоедова сильно поразило Бегичева: он сразу поседел и никогда не мог утешиться, считая себя виновником гибели своего друга.
    Скончался Бегичев 22 августа 1859 года и был погребён в селе Екатериновском Епифанского уезда, Тульской губернии.
      От брака с А.И. Барышниковой он имел: сыновей Никиту, Ивана и Дмитрия, и дочерей Надежду, Екатерину и Марию.