Дмитрий Васильевич Арсеньев родился в 1777 году. Погиб 3 декабря 1807 года. Сын московского предводителя дворянства. Полковник Лейб-гвардии Преображенского полка. Командир баталиона.
     Арсеньев входил в узкий кружок избранных, в центре которого стояли граф Михаил Семёнович Воронцов и поэт, написавший слова к Преображенскому маршу, Сергей Никифорович Марин. Все трое друзей были Преображенцами.
Понятия чести в этом кругу были незыблемы. Признанным арбитром в дуэльных ситуациях считался, по свидетельству князя Сергея Волконского, граф Воронцов.
Полковник Арсеньев выглядит натурой незаурядной и для конца XVIII века, когда формировался его духовный и душевный облик. Жаждущий воинской славы офицер, командовавший в 25 лет батальоном первого в России по значимости полка, страдал и мучительно переживал несовершенство мира.
    В апреле 1804 года Марин писал Воронцову, воевавшему в это время на Кавказе в корпусе знаменитого Цицианова: "Надобно сказать тебе кое-что и об Арсеньеве, который теперь в Корфу, куда около двенадцати тысяч нашего войска послано. Ты помнишь, что прошедшей зимой он собирался оставить Петербург и ехать с А.Л. Нарышкиным путешествовать; но как он остался, то Арсеньев, не хотя никак жить в столице, просился к тебе в Грузию, в чём бы, конечно, и успел, если б отец его не запретил ему. Но нынешним летом он узнал об экспедиции в Корфу и был столько счастлив, что Государь, снисходя на его просьбу, ехать туда ему позволил... Ты и Арсеньев гораздо меня счастливее: разнообразные предметы, беспокойства войны, которым я по чести завидую развивают ваши мысли; а я осуждён жить на одном месте, видеть всё тоже да тоже, право достоин сожаления. Бог знает, когда я с вами увижусь. Много утечёт воды Невской, покуда ты и Арсеньев будете опять с бедным Мариным. Грустно, друг мой, отменно грустно! Не к кому преклонить сирой головы моей, не с кем сказать слова тайного. Думая жить всегда с вами, я не искал друзей; да и где бы мог найти вам подобных?... Ты, может, захочешь знать причины, которые заставили Арсеньева оставить Петербург? Храня его тайну, могу сказать тебе, что этому главная причина - любовь".
    В сентябре 1804 года Марин вновь писал Воронцову: "Бедный Арсеньев грустит в Корфу, скучает в Неаполе и хочет стреляться в Мессине. Да, мой друг, стреляться; я от него получил письмо, которое поставило дыбом мои волосы. Вообрази, что его отчаяние почти ума его лишило: он ни о чём больше не говорит, как об ... и о смерти. Ужасно обмануться в том, что боготворишь; а с ним это случилось... Мы можем потерять друга, оттого, что женщине вздумалось записать его в число своих воздыхателей. Мудрено ли завести сердце доброго Арсеньева? В его лета оно искало любить, полюбило и в божестве своём нашло всё, что ветренность, что кокетство имеет опасного... Всякий день молю Бога, чтобы удержал он руку, на самоубийство стремящуюся, и всякий день ожидаю известия о его смерти. Верь мне, что слёзы мешаются здесь с чернилами". Речь идёт о княгине Суворовой жене их общего товарища, сыне великого полководца.
   Однако Арсеньев благополучно вернулся в Россию и принял участие в походах против Наполеона. В 1804 году Арсеньев вместе с генералом Анрепом с русскими войсками был отправлен на Ионические острова (в Корфу). 14 декабря 1806 году, находясь в отряде генерала Голицына, Дмитрий Васильевич отличился в деле под Голымином. 25 января 1807 году он был взят в плен в деле при Лянсберге. По одной из версий, тогда же едва не был убит группой русских солдат-мародеров напавших на французский конвой, стороживших пленных русских офицеров. После возвращения из плена награжден орденом Святой Анны.
    После компании 1807 года Арсеньев вновь влюбился, теперь в дочь старшего сослуживца по гвардии. Об этой истории написал Сергей Волконский. «Арсеньев был уже давно влюблен и искал руки фрейлины Великой Княгини Анны Федоровны девицы Ренни. Его желания были увенчаны успехом, и он был объявлен ее женихом, и Государь Император, отлично к нему расположенный, как к человеку, вполне это заслуживающему, благоволил при объявлении Арсеньевым о предстоящем ему счастии, как человеку весьма ограниченному в средствах жизни, дать ему аренду или денежные средства. Эта помолвка получила полную гласность. Едва несколько дней по оной граф Хрептович, богатый помещик польский, влюбленный также в девицу Ренни, не принимая в уважение бывшую помолвку, себя предложил в соискатели руки этой молодой девушки. Мать ее, прельщенная богатством графа Хрептовича, уговорила свою дочь отказать уже в данном с ее согласия обещании Арсеньеву отказать ему в своей руке и принять предложение Хрептовича.
    Арсеньев, обманутый в своих ожиданиях, не вынес этой обиды и вызвал на поединок Хрептовича, и вызов был принят этим последним. Дуэль была на пистолетах, секундантом у Арсеньева был граф М. С. Воронцов, а у Хрептовича граф Моден. Арсеньев был убит на месте. Весь Петербург, за исключением весьма малого числа лиц, вполне оправдывал Арсеньева и принимал в постигшей смерти Арсеньева радушное участие. Его похороны почтила молодежь петербургская присутствием своим, полным участия, и явно осуждала Хрептовича и тех лиц, которые своими советами участвовали в склонении матери и девицы Ренни к неблагородному отказу Арсеньеву. Хрептович, как осужденный общим мнением, выехал из Петербурга, но семейство Ренни поехало вслед за ним в его поместье, и там совершилось бракосочетание.
    При сем случае скажу, что в царствование Александра Павловича дуэли, когда при оных соблюдаемы были полные правила общепринятых условий, не были преследованы Государем, а только тогда обращали на себя взыскание, когда сие не было соблюдено или вызов был придиркой так называемых bretteurs и то не преследуемых законом, но отсылали таковых на Кавказ. Дуэль почиталась государем как горькая необходимость в условиях общественных. Преследование как за убийство не признавалось им в его благородном понятии правильным.» Но поскольку официально дуэли не одобрялись, поэтому царю о смерти Арсеньева доложили, что дескать граф Воронцов и граф де Дальмон 3 декабря 1807 года были с Арсеньевым на охоте и «разойдясь в лесу услышали выстрел, на который сошедшись, нашли полковника Арсеньева мертвым… случилось это по неосторожности Арсеньева, который, как видно, желая перейти ров, оперся на ружье свое и оным нечаянно застрелился».
После гибели Арсеньва осталось его завещание написанное накануне:
     «Я должен портному Голендеру по счету около 200 рублей, Турчанинову по счету около 400 рублей, Воронцову 180 червонцев и 150 рублей, брату 1000 рублей, и потом какие-нибудь мелкие долги, каких я не упомню. Мне должны: Дука 150 червонцев, принц Мекленбургский 50 червонцев и впрочем кто сам вспомнит малые долги, тот их отдаст. Из 2000 с чем-то рублей моих денег заплатите по возможности вышеописанные долги, большие же адресовать на батюшку. Дать на мой батальон 500 рублей, Николаше 100 рублей; волю как ему, так Ипату. Все вещи мои раздать друзьям, которые пожелают иметь какие-нибудь от меня памятники.
    Донести графу и графине Ливен и князю Петру Волконскому, что, признавая всю цену милостивого их ко мне расположения, я умру с истинной к ним признательностью и совершенно отличаю их от тех скаредов, которые довели меня до сего положения. Свет будет судить и тех и других и воздаст каждому должное. Свечина и сестру С. П. уверяю в истинной моей дружбе и признательности, равно как и друзей моих, которые наиболее имели право на мою привязанность. Поручаю обо всем друга моего князя Черкасского, который возьмет на себя труд обо всем известить родителей, братьев и сестер моих. Братьев поручаю покровительству моих друзей.
    Всякого прошу вникнуть в мои обстоятельства, посудить меня и пожалеть, буде найдет виновным. Любил друзей, родных, был предан государю Александру и чести, которая была для меня во всю мою жизнь единственным для меня законом. Имел почти все пороки, вредные ни для кого, как для самого себя. Прощайте.
Арсеньев.

Я ношу два кольца и один перстень. Секунданты мои возьмут их себе в знак моей дружбы и благодарности».